Читать книгу - "Чародей как еретик [ = Чародей-еретик ] - Кристофер Сташеф"

— Почему нет, Род? — голос Фесса звучал за ухом Рода; сейчас ему не нужно было передавать на частоте человеческой мысли, благодаря наушнику, имплантированному в кость черепа. Род медленно кивнул.

— И правда, полагаю, что мы можем послать сообщение. У нас ведь нет причин думать, что твой передатчик разладился?

— Вовсе нет. Я до сих пор посылаю твои ежемесячные доклады.

У Рода отвисла челюсть.

— Но я уже с год как ни одного не писал!

— Я подумал, что ты захочешь возложить ответственность за некоторые рутинные задачи на меня…

— Конечно, — Род закрыл рот. — Нет, все правильно. Просто в следующий раз поставь меня в известность, ладно?

— Обязательно, Род.

— В конце концов, это ты делаешь мне одолжение. Кстати, о чем я в последнее время докладывал?

— Об основных действиях короля, об общественной реакции на эти действия. Никаких симптомов беспокойства в клерикальных кругах не наблюдалось.

— Вероятно, потому что так все и было на самом деле, разве что у аббата зрели кой-какие мыслишки, — задумался Род. — А без поддержки своих священников он, скорее всего, не станет доводить этот вопрос до крайностей. Нет, Фесс, думаю, что пока мы не станем отправлять специальное сообщение. Во всяком случае, не в Ватикан. Пока еще нет.

— Как скажешь, Род, — вздохнул Фесс. Род заметил нотку мученического терпения.

— Ты думаешь, что проблема серьезнее, чем кажется?

— Она может стать такой. В средневековом обществе кратчайший путь к тоталитарному правительству лежит через Церковь.

— Понимаю, что ты хочешь сказать, — нахмурился Род. — Приходские священники и так достаточно полно контролируют все стороны жизни своей паствы, просто объявляя, что есть грех, а что — нет.

— Но их сильно сдерживает официальная позиция Церкви.

— Не сдерживает, если они не знают о ней, а наши ребята вот уже с полтысячелетия пребывают в блаженном неведении. И потом, если священник знает точку зрения Рима, это еще не означает, что он непременно с ней согласен.

— Но не станет же приходской священник поучать, что совокупление есть добродетель только потому, что Рим считает это грешным занятием?

Род опять подметил тон голоса.

— Ты что, и в самом деле так шокирован, как кажешься?

— У тебя до сих пор трудности с определением сарказма, — отозвался робот.

Род удовлетворенно кивнул.

— Я так и подумал. Нет, я думаю, что бритые макушки весьма единодушны насчет совокупления. Тем не менее, скажем, ну-у… ну, все эти разговоры насчет эволюции. Церковь окончательно согласилась с этой идеей в 2237 году, когда антропологи обнаружили мощи Homo Fidelis.[2]

— Да, я помню это сообщение, — в то время Фесс был еще новеньким, только что с завода. — Оно вызвало очень много споров, но в конце концов и теологи, и антропологи сошлись на том, что статуэтка с Fidelis-ом служила религиозным целям.

— И я помню, ты и меня учил этому, когда мне было десять лет. Но даже в мое время, три столетия спустя после находки, я встречал священников, по-прежнему проповедующих, что верить в теорию Дарвина — грех.

— Человечество по своей природе противится переменам, — вздохнул Фесс. — Иногда я думаю, что ваш вид стоило бы назвать Homo Habitualis.

— Человек привычки, да? — усмехнулся Род. — Надеюсь, ты не имеешь в виду монашескую рясу?

— По крайней мере, не исключаю их. Как, впрочем, не исключила бы и Церковь, получи она в руки светскую власть. Напротив, она могла бы сделать рясу обязательной.

— Вряд ли, они же должны будут отличать клириков от мирян по внешнему виду, чтобы те немедленно получали все причитающиеся им привилегии. А вот для всех остальных, скорее всего, введут устав, указывающий, какую одежду носить, и малейшее нарушение формы приравняют к преступлению.

— Это вызовет недовольство, Род. Церковь, скорее всего, объявит нарушение любого устава грехом, и вот тогда граждане будут повиноваться.

Рода даже передернуло.

— Да уж, здесь ты прав. Никогда нельзя недооценивать силу вины.

— Я не недооцениваю этого, — негромко ответил Фесс. — Вовсе не недооцениваю.

* * *

— Отец Мэтью! Идут!

Отец Боквилва оторвался от корыта с глиной.

Все его тело в одно мгновение напряглось, но когда он отозвался на крик дозорного с вышки, бас монаха пророкотал совершенно невозмутимо.

— Бей тревогу, брат Феннел. Опять разбойники?

— Нет, отец, это наши братья по ордену. Но на месте тонзур у них блестит сталь.

Отец Боквилва помрачнел.

— Вот как? Что ж, у нас тоже есть шлемы. Бей тревогу, но имей в виду, они — из нашего ордена.

Высоко вверху залился свисток, и монахи на лугу замерли, обратив взгляды к башне.

Отец Боквилва с улыбкой повернулся к стоявшему рядом монаху.

— Брат Джереми, по-моему, сегодня на кухне заняты отец Арнольд и брат Отто. Будь добр, спроси, не смогут ли они накрыть стол через часок? У нас гости.

Гости с мрачными минами свернули на дорожку между вспаханными участками, а увидев собравшихся им навстречу, покрепче перехватили свои посохи. Как и следовало ожидать, отступники с криками набросились на них.

— Брат Ландо, ах ты разбойник! Наконец-то свиделись!

— Отец Мило! Ну не славно ли вновь увидеть вас!

— Эй, братец Бриго! Ты все такой же обжора!

И встретив гостей радостью и весельем вместо дубин и кинжалов, кинулись с ними обниматься.

Во главе всех шагал отец Боквилва, громовой голос которого перекрывал всех остальных:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать, братие! Мы преисполнены радости видеть вас!

— Что ж, мы тоже рады вам, — улыбнулся старший из гостей, ухватив Боквилву за плечи и отстраняясь, чтобы получше рассмотреть его. Затем улыбка исчезла. — Но все-таки вы нехорошо обошлись с нашим аббатом, отец Мэтью.

— Ни слова об этом, отец Том! Ни слова! — отец Боквилва обнял гостя за плечи и повел в сторону дома. — Отец Арнольд и брат Отто все утро старались, чтобы приготовить для вас добрую трапезу, и вы должны отведать угощенье, прежде чем мы скажем о деле хоть слово!

Обед получился по-настоящему праздничный; монахи, не видевшие друг друга уже с месяц, смеялись и болтали. По обоюдному молчаливому согласию об аббате даже не вспоминали до тех пор, пока отец Том, отдуваясь, не отодвинулся от стола, усердно работая зубочисткой.

— Уф! Монастырская трапезная истосковалась по тебе, братец Отто!